ДО ТРЕТЬИХ ПЕТУХОВ
(сказка)

Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок - ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.

- Да нет, - говорила библиотекарша, - я думаю, это пшено. Он же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" - посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...

- Ничего не понимаю, - тихо сказал некто в цилиндре - не то Онегин, не то Чацкий - своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.

Обломов улыбнулся:

- В зоопарк собираются.

- Почему все козлы-то?

- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?

Господин в цилиндре поморщился: - Вульгаритэ. - Вам все француженок подавай, - с неодобрением сказал Обломов. - А мне глянется. С ножками - это они неплохо придумали. А?

- Очень уж... того... - встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. - Очень уж коротко. Зачем так?

Обломов тихо засмеялся:

- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.

- Да мне что, в сущности? - смутился чеховский персонаж. - Пожалуйста. Почему только с ног начали?

- Что? - не понял Обломов.

- Возрождаться-то.

- А откуда же возрождаются? - спросил довольный Обломов. - С ног, братец, и начинают.

- Вы не меняетесь, - со скрытым презрением заметил Пришибленный.

Обломов опять тихо засмеялся.

- Том! Том! Слушай сюда! - кричала в трубку библиотекарша. - Слушай сюда! Он же козел! У кого машина? У него? Нет, серьезно? - Библиотекарша надолго умолкла - слушала. - А каких наук? - спросила она тихо. - Да? Тогда я сама козел...

Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.

Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе, в темпе! - покрикивал некто канцелярского облика, лысый. - Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И - короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?

- Позвольте? - это спрашивала Бедная Лиза. - Давай, Лиза, - сказал Лысый. - Я сама тоже из крестьян, - начала Бедная Лиза, - вы все знаете, какая я бедная...

- Знаем, знаем! - зашумели все. - Давай короче!

- Мне стыдно, - горячо продолжала Бедная Лиза, - что Иван-дурак находится вместе с нами. Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?

- Выгнать! - крикнули с места.

- Тихо! - строго сказал Лысый конторский, - Что ты предлагаешь, Лиза?

- Пускай достанет справку, что он умный, - сказала Лиза.

Тут все одобрительно зашумели.

- Правильно!

- Пускай достанет! Или пускай убирается!...

- Какие вы, однако, прыткие, - сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке - не мог встать. - Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать...

- У Мудреца. - Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. - Илья, я тебе слова не давал!

- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.

- Ну, начинается!.. - недовольно сказал Обломов. - Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...

- Цыть! - громыхнул Илья. - Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!

Тут какой-то, явно лишний, заметил:

- Междоусобица.

- А? - не понял Конторский.

- Междоусобица, - сказал Лишний. - Пропадем.

- Кто пропадет? - Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. - Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...

- Требую удовлетворения! - вскочил Лишний.

- Да сядь! - сказал Конторский.

- Какое удовлетворение?

- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.

- Сядь, - сказал и Обломов.

- Чего с Иваном-то делать?

Все задумались. Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.

- Думайте, думайте, - сказал он. - Умники нашлись... Доктора.

- Не груби, Иван, - сказал Конторский. - О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?

- Где?

- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...

- А я не склоняюсь! - бухнул опять Илья. - Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет. Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали - справку... Кто это со справкой выскочил? Лизка? Ты чего, девка?!

- А ничего - воскликнула Бедная Лиза. - Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. - И она еще раз сказала звонко и убедительно: - Надо что-то делать!

Все задумались. А Илья нахмурился.

- Какая-то "сидячая агитация", - проворчал он. - Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?

- Да такая самая! - вскинулся на него Обломов. - Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?

- И все же я требую удовлетворения! - вспомнил свою обиду Лишний. - Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.

- Сядь! - крикнул Конторский на Лишнего. - Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами.

Тут все взволновались, зашумели одобрительно.

- Я бы вообще запретил эти дуэли! - крикнул бледный Ленский.

- Трус, - сказал ему Онегин.

- Кто трус?

- Ты трус.

- А ты - лодырь. Шулер. Развратник. Циник.

- А пошли на Волгу! - крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. - Сарынь на кичку!

- Сядь! - обозлился Конторский. - А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон - поорёшь там. Еще раз спрашиваю: что будем делать?

- Иди ко мне. Атаман, - позвал Илья казака. - Чего-то скажу.

- Предупреждаю, - сказал Конторский, - если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.

- Сказать ничего нельзя! - горько возмутился Илья. - Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь - все не так.

- Только не делайте, пожалуйста, вид, - с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, - что только вы одни из народа. Мы тоже - народ.

- Счас они будут рубахи на груди рвать, - молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. - Рукава будут жевать...

- Да зачем же мне рукава жевать? - искренне спросил казачий атаман. - Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.

- Все - междоусобица, - грустно сказал Лишний. - Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.

- Айда на Волгу! - кликнул опять Атаман. - Хоть погуляем.

- Сиди, - сердито сказал Обломов. - Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.

- А-а-а, - вдруг зловеще тихо протянул Атаман, - вот кохо я искал-то всю жизню! Вот кохо мне надоть-то... - И потащил из ножен саблю. - Вот кому я счас кровя-то пущу...

Все повскакали с мест... Акакий Акакиевич птицей взлетел на свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:

- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!

Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:

- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!

- А вот похлядим, - говорил Казак, - похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секёть.

Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.

- Бей, казаче! - гаркнул Илья. - Цеди кровь поганую!

И Бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:

- Закрыто на учет!

И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.

- Азия, - тихо и горько сказал Конторский. - Разве можно тут что-нибудь сделать! Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло - закрыть на учет.

- Илья, у тя вина нету? - спросил Казак Муромца.

- Откуда? - откликнулся тот. - Я же не пью.

- Тяжко на душе, - молвил Казак. - Маяться буду...

- А нечего тут... размахался, понимаешь, - сказал Конторский. - Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...

- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, - сказала Лиза звонко и убежденно. - Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не знаю... пускай убирается от нас.

- Куда же ему? - спросил Илья грустно.

- Пускай идет в букинистический! - жестко отрезала Лиза.

- О-о, не крутенько ли? - усомнился кто-то.

- Не крутенько, - тоже жестко сказал Конторский. - Нисколько. Только так. Иван...

- Аиньки! - откликнулся Иван. И встал.

- Иди.

Иван посмотрел на Илью. Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, - все, видно, искал вино.

- Иди, Ванька, - тихо сказал Илья. - Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.

- Хошь мою саблю? - предложил Казак Ивану.

- Зачем она мне? - откликнулся тот.

- Иван, - заговорил Илья, - иди смело - я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька, смотри! "

- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? - спросил Казак.

- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь.

Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.

- Не поминайте лихом, если где пропаду, - сказал с порога.

- Господь с тобой, - молвил Обломов. - Может, не пропадешь.

- Придешь со справкой, Иван, - взволнованно сказала Лиза, - я за тебя замуж выйду.

- На кой ты мне черт нужна, - грубо сказал Иван. - Я лучше царевну какую-нибудь стрену...

- Не надо, Иван, - махнул рукой Илья, - не связывайся. Все они... не лучше этой вот. - Показал на Лизу. - На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...

- Без справки нельзя, дядя Илья, - решительно сказала Лиза. - А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!

- Иди, иди, Иван, - сказал Конторский. - Время позднее - тебе успеть надо.

- Прощайте, - сказал Иван. И вышел.

* * *

И пошел он куда глаза глядят. Темно было... Шел он, шел - пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.

- Бедная моя головушка, - сказал, - пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто.

Но никто ему не помог. Посидел-посидел Иван, пошел дальше. Шел, шел, видит - огонек светится. Подходит ближе - стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.

- Есть тут кто-нибудь? - крикнул Иван.

Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:

- Кто ты такой? И куда идешь?

- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, - ответил Иван. - А где его найти, не знаю.

- Зачем тебе справка-то?

- Тоже не знаю... Послали.

- A-a... - молвила Баба-Яга. - Ну заходи, заходи... Отдохни с до- роги. Есть небось хочешь?

- Да не отказался бы... - Заходи.

Зашел Иван в избушку. Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...

- Кто с тобой еще живет? - спросил Иван.

- Дочь. Иван, - заговорила Яга, - а ты как дурак-то - совсем, что ли, дурак?

- Как это? - не понял Иван.

- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет - крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура такая! А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный. А?

- Не пойму, ты куда клонишь-то?

- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый парень!". У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты - дурак?

- Ничего я не поверил! - сердито сказал Иван. - Как это я про себя поверю, что я - дурак?

- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался?

- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?

- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься?

- Мне же справку надо добывать...

- Да зачем она тебе? - воскликнула Баба-Яга. - Построишь коттеджик... его увидют - ко мне гости всякие приезжают - увидют - сразу: кто делал? Кто делал - Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по всему лесу.

- А как же справка? - опять спросил Иван. - Меня же назад без справки-то не пустют.

- Ну и что?

- Как же? Куда же я?

- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали - куда? - пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать - Иванушка...

- Карга старая, - сказал Иван. - Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?

- А-а, - зловеще протянула Баба-Яга, - теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких - знаешь, что делаем? - зажариваем. Ну-ка, кто там?! - И Яга трижды хлопнула в ладоши. - Стража! Взять этого дурака, связать - мы его будем немножко жарить.

Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.

- Последний раз спрашиваю, - еще попыталась Баба-Яга, - будешь коттеджик строить?

- Будь ты проклята! - сказал гордо связанный Иван. - Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.

- В печь его! - заорала Яга. И затопала ногами. - Мерзавец! Хам!

- От хамки слышу! - тоже заорал Иван. - Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!

- В огонь! - вовсе зашлась Яга. - В ого-онь!..

Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.

- Ох, брил я тебя на завалинке! - запел Иван. - Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело!

Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.

- Дочка едет! - обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. - У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.

Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.

- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! - закричали они. - Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же!

Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.

- Фу-фу-фу, - сказала она. - Русским духом пахнет. Кто тут?

- Ужин, - сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: - Ха-ха-ха!..

- Чего ты? - рассердилась дочка. - Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто тут?

- Ивана жарим.

- Да ну? - приятно изумилась дочка. - Ах, какой сюрприз!

- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, - не хочет строить коттеджик, паразит.

Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг - не то плач, не то хохот.

- Ой, не могу-у!.. - стонал Иван. - Не от огня помру - от смеха!..

- Чего это? - зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке.

- Чего он?

- Хохочет?..

- Чего ты, эй?

- Ой, помру от смеха! - орал Иван. - Ой, не выживу я!..

- Вот идиот-то, - сказала дочка. - Чего ты?

- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...

- Как все... А чего? - не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.

- Да усы-то!

- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.

- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...

- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? - вовсе встревожилась дочка.

- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей.

Баба-Яга и дочка призадумались.

- Ну-ка, вылазь, - велела дочь.

Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.

- Хорошо погрелся...

- А чего ты нам советуешь? - спросила Баба-Яга. - С усами-то.

- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.

- Да как свести-то, как?

- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.

- Не кинем, Ванюшка, - заговорила ласково дочь Бабы-Яги. - Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.

Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.

- Это не просто, - заговорил он, - это надо состав делать...

- Ну и делай!

- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться...

- Давай так, - заволновалась Баба-Яга, - слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца.

Иван призадумался.

- Быстрей! - заторопилась усатая дочь. - А то Горыныч войдет.

Тут и Иван заволновался: - Слушайте, он же войдет и...

- Ну?

- Войдет и с ходу сожрет меня.

- Он может, - сказала дочь. - Чего бы такое придумать?

- Я скажу, что ты мой племянник, - нашлась Баба-Яга. - Понял?

- Давайте, - понял Иван. - Теперь так: мой состав-то не сразу действует...

- Как это? - насторожилась дочь.

- Мы его счас наведем и наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...

- А обманет? - заподозрила дочь. - Мам?

- Пусть только попробует, - сказала Баба-Яга, - пусть только надует: навернется с поднебесья - мокрое место останется.

- Ну, елки зеленые-то!.. - опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. - Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, - нет, они начинают тут... Вы меня уважаете, нет?

- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...

- Нет, не могу, - продолжал Иван тараторить. - Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя?". А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами!". Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него - с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...

- Хватит! - закричала дочь Бабы-Яги. - Наводи свой состав. Что тебе надо?

- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины - мы накладываем на лицо такую маску...

- На все лицо? Как же я дышать-то буду?

- Ну что за народ! - опять горько затараторил Иван. - Ну ничего невозможно...

- Ладно! - рявкнула дочь. - Спросить ничего нельзя.

- Нельзя! - тоже рявкнул Иван. - Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой - будешь дышать. Все.

- Слышали? - сказала Яга стражникам. - Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!

Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.

А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:

- Кто это?

- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, - сказала Яга. - Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.

- Здравствуй, дядя Горыныч! - поздоровался Иван. - Ну, как дела?

Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.

- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну - племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить - всех детишечек пожрем, да? Папа называется!

Головы Горыныча посоветовались между собой.

- По-моему, он хамит, - сказала одна.

Вторая подумала и сказала:

- Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко:

- Лангет, - сказала она.

- Я счас такой лангет покажу!.. - взорвался от страха Иван. - Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? - Иван вскочил с лавки и забегал по избушке - изображал, что ищет волшебную саблю. - Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! - Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, - жутко было смотреть на эти три спокойные головы. - Такое счас устрою!..

- Он просто расхамился, - опять сказала первая голова.

- Нервничает, - заметила вторая. - Боится.

А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.

- Шпана, - сказал Иван. - Я тебя сам съем.

Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

- Ванька, смотри! - сказал Илья.

- Да что "Ванька", что "Ванька"! - воскликнул Иван. - Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! - Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. - Жри, - сказал он, отвлекаясь от дудочки. - Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! - И Ванька опять засвистел в свою дудочку.

- Горыныч, - сказала дочь, - плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.

- Но он же хамит, - возразила первая голова. - Как он разговаривает?!

- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.

- Я все ведаю, - встрял Иван, перестав дудеть. - Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...

- Ванюшка, - заговорила Баба-Яга кротко, - не хами, племяш. Зачем ты так?

- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет - тогда вращай. А счас нечего.

- Нет, ну он же вовсю хамит! - чуть не плача сказала первая голова - Ну как же?

- Заплачь, заплачь, - жестко сказал Иван. - А мы посмеемся. В усы.

- Хватит тянуть, - сказала вторая голова.

- Да, хватит тянуть, - поддакнул Иван. - Чего тянуть-то? Хватит тянуть.

- О-о! - изумилась третья голова. - Ничего себе!

- Ага! - опять дурашливо поддакнул Иван. - Во, даеть Ванька! Споем? - И Ванька запел:

Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки...

Горыныч, хором: Оп - тирдарпупия! - допел Ванька.

И стало тихо. И долго было тихо.

- А романсы умеешь? - спросил Горыныч.

- Какие романсы?

- Старинные.

- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:

Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..

А? Романс!.. - Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. - Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.

- Не ерничай, - сказал Горыныч. - А то откушу руку.

Ванька отдернул руку.

- Ну, ну, ну, - молвил он мирно, - кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.

- Будешь, - оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. - Я тебе возьму и голову откушу.

Две другие головы громко засмеялись.

И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.

- Тогда-то уж я и вовсе не спою - нечем. Чем же я петь-то буду?

- Филе, - сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была самая глупая голова.

- А тебе бы все жрать! - обозлился на нее Иван. - Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.

- Ванюшка, не фордыбачь, - сказала Баба-Яга. - Пой.

- Пой, - сказала и дочь. - Разговорился. Есть слух - пой.

- Пой, - велела первая голова. - И вы тоже пойте.

- Кто? - не поняла Баба-Яга. - Мы?

- Вы. Пойте.

- Может быть, я лучше одна? - вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану. - С мужиком петь... ты меня извини, но...

- Три, четыре, - спокойно сказал Горыныч. - Начали.

Дам коня, дам седло, -

запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

Дам винтовку свою-у
А за это за все
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житье,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь ее-о-о.

Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.

- Дальше, - тихо сказал он.

Под чинарой густой,

- пел дальше Иван, -

Мы сидели вдвое-ом,
Месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.

И Иван с чувством повторил еще раз, один:

Эх, месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом…

- Как ты живешь, Иван? - спросил растроганный Горыныч.

- В каком смысле? - не понял тот.

- Изба хорошая?

- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.

- Хочешь отдельную избу?

- Нет. Зачем она мне?

- Дальше.

Она мне отдала-ась...

- повел дальше Иван, -

До последнего дня...

- Это не надо, - сказал Горыпыч. - Пропусти.

- Как же? - не понял Иван.

- Пропусти.

- Горыныч, так нельзя, - заулыбался Иван, - из песни слова не выкинешь.

Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.

- Но ведь без этого же нет песни! - занервничал Иван. - Ну? Песни-то нету!

- Есть песня, - сказал Горыныч.

- Да как же есть? Как же есть-то?!

- Есть песня. Даже лучше - лаконичнее.

- Ну ты смотри, что они делают! - Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. - Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.

- Ванюшка, - сказала Баба-Яга, - не супротивничай.

- Пошла ты!.. - вконец обозлился Иван. - Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко жарить...

- Господи, сколько надо терпения, - вздохнула первая голова Горыныча. - Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни образования...

- Насчет "немножко жарить" - это он хорошо сказал, - молвила вторая голова. - А?

- На какие усы ты все время намекаешь? - спросила Ивана третья голова. - Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?

- А па-арень улыбается в пшеничные усы, - шутливо спела первая голова. - Как там дальше про Хазбулата?

- Она мне отдалась, - отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.

- Это грубо, Иван, - сказала первая голова. - Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?

- Кто? Лизка? Еще чего!

- Как же? Она тебя ждет.

- Пусть ждет - не дождется.

- Мда-а... Фрукт, - сказала третья голова. А голова, которая все время к жратве клонила, возразила:

- Нет, не фрукт, - сказала она серьезно. - Какой же фрукт? Уж во всяком случае - лангет. Возможно даже - шашлык.

- Как там дальше-то? - вспомнила первая голова. - С Хазбулатом-то.

- Он его убил, - покорно сказал Иван.

- Кого?

- Хаз-булата.

- Кто убил?

- М-м... - Иван мучительно сморщился. - Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".

- Это тоже не надо. Это жестокость, - сказала голова.

- А как надо?

Голова подумала.

- Они помирились. Он ему отдал коня, седло - и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то? - На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.

- О-о! - удивились все в один голос.

- Понятно, - сказала самая умная голова Горыныча, первая. - От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?

- За справкой.

- За какой справкой?

- Что я умный.

Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.

- А плясать умеешь? - спросила умная голова.

- Умею, - ответил Иван. - Но не буду.

- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, - встряла Баба-Яга. - Я подняла эту тему...

- Ти-хо! - рявкнули все три головы Горыныча. - Мы никому больше слова не давали!

- Батюшки мои, - шепотом сказала Баба-Яга. - Сказать ничего нельзя!

- Нельзя! - тоже рявкнула дочь, и тоже на Бабу-Ягу. - Базар какой-то!

- Спляши, Ваня, - тихо и ласково сказала самая умная голова.

- Не буду плясать, - уперся Иван.

Голова подумала:

- Ты идешь за справкой... - сказала она. - Так?

- Ну? За справкой.

- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он - умный". Верно? И - печать.

- Ну?

- А ты не дойдешь. - Умная голова спокойно смотрела на Ивана. - Справки не будет.

- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.

- Не. - Голова все смотрела на Ивана. - Не доидешь. Ты даже отсюда не выйдешь.

Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально возгласил:

- Сени!

- Три, четыре, - сказала голова. - Пошли.

Баба-Яга и дочь запели:

Ох, вы сени, мои сени,
Сени новые мои...

Они пели и прихлопывали в ладоши.

Сени новые-кленовые
Решетчатые...

Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.

- А почему соколом не смотришь? - спросила голова.

- Я смотрю, - ответил Иван.

- Ты в пол смотришь.

- Сокол же может задуматься?

- О чем?

- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, - взмолился Иван. - Ну сколько уж? Хватит...

- А-а, - сказала умная голова. - Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?

Иван молчал.

- Становись лицом к двери, - велел Горыныч. Иван стал лицом к двери. - По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.

- Со звуком - это ты лишка хватил, Горыныч, - возразил Иван. - Я не сумею так.

- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре!

Иван вылетел из избушки. Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись.

- Иди сюда, - позвал Горыныч невесту, - я тебя ласкать буду.

* * *

А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка. Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.

- В душу как вроде удобрения свалили, - грустно сказал он. - Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...

Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.

- Чего такой печальный, мужичок? - спросил Медведь.

- Да как же!.. - сказал Иван. - И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо - ложись и помирай.

- Где это ты так?

- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.

- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?

- Да зашел по пути...

- А куда идешь-то?

- К Мудрецу.

- Во-он куда! - удивился Медведь. - Далеко.

- Не знаешь ли, как к нему идти?

- Нет. Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду - не знаю.

- Прогнали, что ль?

- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко - монастырь: ну, жили себе... И я возле питался - там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь, - их внутрь-то не пускают, - с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают...

- А чего хотят-то?

- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают - сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу - завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...

Медведь достал пачку сигарет и закурил.

- Нет житья никакого... Подумал-подумал - нет. думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...

- Это скверно.

- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот - иду.

- Не знают ли они про Мудреца? - спросил Иван.

- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.

- Да ну... чего, поди?

- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.

- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.

- Кто?

- Змей Горыныч.

- Бил, что ли?

- Да не бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше бы уж избил.

- Унизил?

- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?

- Брось, - сказал Медведь, - не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.

Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.

- Прощай.

- Прощай, - откликнулся Иван. И тоже поднялся.

- Аккуратней с чертями-то, - еще раз посоветовал Медведь. - Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них - захомутали.

- Ничего, - сказал Иван. - Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на мою голову! А время - до третьих петухов только.

- Ну, поспешай, коли так. Прощай.

- Прощай.

И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:

- Вон, слышь, музыка?

- Где?

- Да послушай!.. "Очи черные" играют...

- Слышу!

- Вот иди на музыку - они. Вишь, наяривают! О, господи! - вздохнул Медведь. - Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.

* * *

А были - ворота и высокий забор. На воротах написано:

«ЧЕРТЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН»

В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам - пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски - выпивали. А четверо - три музыканта с гитарами и девица - стояли прямо перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее - почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.

- Хлеб да соль! - сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.

Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.

- Что же с собой не приглашаете? - жестко спросил Иван.

Его опять оглядели.

- А что ты за князь такой? - спросил один, тучный, с большими рогами.

- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!

Черти изумились... Смотрели на Ивана.

- Я кому сказал?! - Иван дал ногой по бутылкам. - Стать!!

Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.

- В чем дело, дружок? - заговорил он, беря Ивана под руку. - Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?

- Надо справку, - зло сказал Иван.

К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.

- Продолжайте, - крикнул Изящный музыкантам и девице. - Ваня, какую справку надо? О чем?

- Что я - умный.

Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.

- Шизо, - сказал один. - Или авантюрист.

- Не похоже, - возразил другой. - Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?

- Одну.

- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает - характеристика, аттестат... Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" - разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?

- Что я умный.

- Не понимаю... Диплом, что ли?

- Справку.

- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...

- Понесу ведь по кочкам, - сказал Иван с угрозой. - Тошно будет. Или спою "Отче наш".

- Спокойно, Ваня, спокойно, - занервничал Изящный черт. - Зачем подымать волну? Мы можем сделать любую справку, надо только понять - какую? Мы тебе сделаем...

- Мне липовая справка не нужна, - твердо сказал Иван, - мне нужна такая, какие выдает Мудрец.

Тут черти загалдели все разом.

- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец. - О-о!..

- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой Анжелико!

- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой питалась" ты нам споешь?

- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот пошехонец понесет нас?

Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками.

- Он опрокинул коньяк! - Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж?

- Кубок "Большого орла" ему!

- Тумаков ему! Тумаков!

Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.

- Ша, черти! Ша! - крикнул Иван. И поднял руку. - Ша, черти! Есть предложение!..

- Ша, братцы, - сказал Изящный черт. - Есть предложение. Выслушаем предложение.

Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина!". Она пела и пританцовывала.

- Я не очень уверен, - сказал Изящный черт. - Но... А?

- Это надо проверить, - заговорили и другие. - Это не лишено смысла.

- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.

- Мы это проверим, - сказал Изящный черт своему помощнику. - Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.

- Но без обмана! - сказал Иван. - Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...

- Ша, Иван, - сказал Изящный черт. - Не надо лишних слов. Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? - спросил он своего помощника.

- Анкетные данные стражника, - сказал тот. - Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана.

- Картотека, - кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал.

Прибежали с данными. Один доложил:

- Из Сибири. Родители - крестьяне.

Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.

- Да? - спросил Изящный.

- Как штык, - ответил Иван. - Чтоб мне сдохнуть!

- Маэстро?

- Через... две с половиной минуты, - ответил маэстро, поглядев на часы.

- Приступайте, - сказал Изящный.

Маэстро и с ним шестеро чертей - три мужского пола и три женского - сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином - в любви, в сострадании.

Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берет,
Унылую песню заводит,
О родине что-то поет.

Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.

Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
- Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?

Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед.

- М-мх... - сказал он.

А в пустые ворота пошли черти. А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни - звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал;

- М-мх...

Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт.
А брат твой давно уж в Сибири -
Давно кандалами гремит.

Стражник дал кулаком по колену, поднял голову - лицо в слезах.

А брат твой давно уж в Сибири -
Давно кандалами гремит, -

пропел он страдальческим голосом. - Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!

- Нельзя, мужичок, нельзя, - сказал лукавый маэстро. - Ты напьешься и все забудешь,

- Кто?! - заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: - Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..

- Что они так обожают кочки? - удивился Изящный черт. - Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? - спросил он стражника.

- Цыть! - сказал стражник, - "Камаринскую"!

- "Камаринскую", - велел Изящный музыкантам.

- Вина! - рявкнул стражник.

- Вина, - покорно вторил Изящный.

- Может, не надо? - заспорил притворяшка маэстро. - Ему же плохо будет.

- Нет, надо! - повысил голос Изящный черт. - Ему будет хорошо!

- Друг! - заревел стражник. - Дай я тебя поцелую!

- Иду! - откликнулся Изящный черт. - Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..

Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт.

- Ты-то чего раздухарился, эй? - спросил он его.

- Цыть! - рявкнул Изящный черт, - А то я тебя так понесу по кочкам, что ты...

- Что, что? - угрожающе переспросил Иван. И поднялся. - Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.

- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? - тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана. - На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!

- Опять лангет, - сказал Иван, останавливаясь. - Вот дела-то!

- "Камаринскую"! - раскапризничался Изящный черт. - Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!

- Пошел к дьяволу! - обозлился Иван. - Сам давай... с другом вон.

- Тогда я не посылаю с тобой черта, - сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. - Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.

- Ах ты, харя ты некрещеная! - задохнулся от возмущения Иван. - Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял - научил вас, как за ворота пройти.

- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?

- О, проклятие!.. - застонал Иван. - Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие?

- "Камаринскую"!- велел Изящный черт. - "Пошехонские страдания".

Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.

- Эх, справочка!.. - воскликнул он зло и горько. - Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..

* * *

И вот - канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.

- Минуточку, - оказал черт, когда вошли в приемную. - Посиди тут... Я скоро. - И куда-то убежал.

Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту - Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.

- Ой, ну это же пшено! - говорила она в одну трубку и улыбалась. - Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же - в другую, строго: - Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю. Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе? Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.

Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме?". И он тоже спросил Милку:

- А бугор когда будет в яме? - Он вдруг что-то разозлился на эту Милку.

Милка мельком глянула на него.

- Что вы хотите? - спросила она.

- Я спрашиваю: когда бу...

- По какому вопросу?

- Нужна справка, что...

- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.

- Мне... - Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала:

- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?

- Это пшено, - сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. - Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. - Иван все больше накалялся. - Но у тебя же - посмотри на себя - у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня - я вечный жених, - спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.

- Появилась охота?

- Нет, - твердо сказал Иван. Милка засмеялась и захлопала в ладоши.

- Ой, а еще? - попросила она. - Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста.

Иван не понял, что "еще"?

- Еще покажите что-нибудь.

- А-а, - догадался Иван, - ты решила, что я шут гороховый. Что я - так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы-шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..

Милка опять громко засмеялась.

- Ой, как интересно! А еще, а?

- Худо будет! - закричал Иван. - Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!..

Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.

- Тю, тю, тю, - испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. - Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, - пояснил он девице "выступление" Ивана. - Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь.

Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький - сам Мудрец, как понял Иван.

- Чушь, чушь, чушь, - быстро сказал он на ходу. - Василиса никогда на Дону не была.

Черт почтительно склонил голову.

- Проходите, - сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете.

- Пошли, - подтолкнул черт Ивана. - Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.

* * *

Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.

- Откуда?! Откуда они это взяли?! - вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. - Откуда?!

- Чего ты расстроился, батя? - спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.

- Ну? - спросил он сурово и непонятно. - Облапошили Ивана?

- Почему вы так сразу ставите вопрос? - увертливо заговорил черт. - Мы, собственно, давно хотели...

- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?

- Разрушение примитива, - твердо сказал черт.

Мудрец погрозил ему пальцем.

- Озоруете! А теоретически не готовы.

- Нет, ну серьезно... - заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. - Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!

- Что им, в полупендриках ваших ходить?

- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете - мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают...

- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, - заговорил старик важно и взволнованно, - а о возможном положительном влиянии крайне бесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...

- Конечно! - воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. - Конечно, о возможном положительном влиянии.

- Всякое явление, - продолжал старик, - заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию - все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную - все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. - Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. - Обычно этого не понимают...

- Почему, это же так понятно, - сказал черт.

- Я все время твержу, - продолжал Мудрец, - что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".

- Я видел явление о трех головах... - вякнул было Иван, но на него не обратили внимания.

- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". - Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. - Какую ударили вы?

- Мы ударили, которая сказала "да", - не колеблясь, ответил черт.

Старик опустил руку.

- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", - крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И - с теорией, с теорией мне!..

Старик опять погрозил пальцем черту.

- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу!

Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.

- Батя, - взмолился он, - ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь...

- Ну?.. Встань-ка, встань - я не люблю этого. Встань, - велел Мудрец. Иван встал.

- Ну? И как же ты их научил? - с улыбкой спросил старик.

- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним - он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели...

- Какую же они запели?

- "По диким степям Забайкалья".

Старик засмеялся.

- Ах, шельмы! - воскликнул он. - И хорошо запели?

- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.

- А ты петь умеешь? - быстро спросил Мудрец.

- Ну, как умею?.. Так...

- А плясать?

- А зачем? - насторожился Иван.

- Ну-ка... - заволновался старичок, - вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю - боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.

Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.

- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, - доложила она.

- Ага! - воскликнул старичок и пробежался по кабинету. - Что? Толчки?

- Толчки. Температура в кратере... Гул.

- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, - подстегнул свои мысли старичок. - Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее - это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... - Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: - А что такое гул?

Милка не знала.

- Что такое гул? - Старичок нацелился в Ивана.

- Гул?.. - Иван засмеялся. - Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза - это...

- Вульгартеория, - прервал старичок Ивана. - Гул - это сотрясение воздуха.

- А знаешь, как от Ильи сотрясается! - воскликнул Иван. - Стекла дребезжат!

- Распушу! - рявкнул старичок. Иван смолк. - Гул - это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...

- Ухо-то не может воспринять, а... - не утерпел опять Иван, но старичок вперил в пего строгий взор.

- Ну что тебя, распушить?

- Не надо, - попросил Иван. - Больше не буду.

- Продолжим. Все три признака великой аналогии - налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается. - Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: - Так и запишите.

Секретарша Милка так и записала. И ушла.

- Устаю, Ваня, дружок, - продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался. - Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... - Старичок тонко, блудливо засмеялся. - Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.

Опять вошла секретарша Милка:

- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.

- Разбился?

- Разбился.

Старичок подумал...

- Запишите, - велел он. - Кот Тимофей не утерпел.

- Все? - спросила секретарша.

- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?

- Семьсот сорок восьмая.

- Перекур.

Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.

- К царевне, дружок! - воскликнул освобожденный Мудрец. - Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?

- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.

- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?

- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили - вот грех-то.

Старичок значительно подумал.

- Чертей-то? Да, - сказал он непонятно. - Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!

* * *

Несмеяна тихо зверела от скуки. Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.

- Повешусь! - заявила она.

Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами - загорали. И всем было страшно скучно.

- Повешу-усь! - закричала Несмеяна. - Не могу больше!

Молодые люди выключили транзисторы.

- Ну, пусть, - сказал один. - А что?

- Принеси веревку, - попросила его.

Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел.

- А потом - стремянку? - сказал он. - А потом - крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.

- Не надо, - сказали. - Пусть вешается - может, интересно будет.

Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.

- Люстру сними пока, - посоветовали.

- Сам снимай! - огрызнулся парень.

Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез на стремянку - снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.

- Веревку-то надо намылить.

- Да, веревку намыливают... Где мыло?

Пошли искать мыло.

- Есть мыло?

- Хозяйственное...

- Ничего?

- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?

- Сколько в тебе, Алка? - Алка это и есть Несмеяна. - Сколько весишь? - Восемьдесят. - Выдержит. Намыливай.

Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки.

- Давай, Алка.

Алка-Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла...

- Скажи последнее слово, - попросил кто-то.

- Ой, только не надо! - запротестовали все остальные. - Не надо, Алка, не говори. - Этого только не хватает!

- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.

- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, - сказала Алка.

- Умница! Давай.

Алка надела на шею петлю... Постояла.

- Стремянку потом ногой толкни. Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:

- Тоже скучно-о!.. - не то пропела она, не то заплакала. - Не смешно-о!

С ней согласились.

- Действительно...

- Ничего нового: было-перебыло.

- К тому же патология.

- Натурализм.

И тут-то вошли Мудрец с Иваном.

- Вот, изволь, - бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, - дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки - такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?

- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, - капризно сказала Несмеяна со стремянки.

- А я и придумал! - воскликнул старичок весело. - Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища - и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?

- Что ты придумал? - спросила Несмеяна.

- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! - не без пафоса сказал старичок. - К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?

- Да мне как-то неловко: они нагишом все... - сказал Иван. - Пусть хоть оденутся, что ли.

Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходи- тельно - показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.

- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело - петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.

Иван взял ее. Потренькал, потинькал - подстроил... Вышел за дверь... И вдруг влетел в комнату - чуть не со свистом и с гиканьем - с частушкой:

Эх, милка моя,
Шевелилка моя,
Сама ходит шевелит...

- О-о!.. - застонали молодые и Несмеяна. - Не надо! Ну, пожалуйста...

- Не надо, Ваня.

- Так, - сказал старичок. - На языке офеней это называется - не прохонже. Двинем резерв. Перепляс! Ваня, пли!

- Пошел к чертовой матери! - рассердился Иван. - Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.

- А справка? - зловеще спросил старичок. - А? Справка-то... Ее ведь надо заработать.

- Ну вот, сразу - в кусты. Как же так, батя?

- А как же!

- Мы же договорились.

- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну...

- Не мучай человека, - сказала Несмеяна старичку.

- Давай справку, - стал нервничать Иван. - И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.

Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт - решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.

- Справку? - спросил он с дурашливым недоумением. - Какую справку?

- Здрассте! - воскликнул Иван. - Я же говорил...

- Я забыл, повтори.

- Что я умный.

- А! - "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. - Тебе нужна справка, что ты умный. Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?

- У тебя же есть печать...

- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты - дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь - дам тебе справку, не ответишь - не обессудь.

- Давай, - с неохотой сказал Иван. - Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.

- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?

- Это что, первый вопрос?

- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? - Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. - Ну? Что же сказал Адам?

- Не смешно, - сказала Несмеяна. - Тупо. Плоско.

- Самодеятельность какая-то, - сказали и другие. - Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?

Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил.

- Очень близко!.. Очень!

- Мог бы и поостроумнее сказать.

- Минуточку... Минуточку... - суетился старичок. - Самое же интересное - как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?

- А можно, я тоже задам вопрос? - в свою очередь спросил Иван.

- Потом...

- Нет, сначала ответь: что сказал...

- Нет, пусть он спросит, - закапризничала Несмеяна. - Спроси, Ваня.

- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?

- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!

- Ну-у, это уже ребячество, - огорчился старичок. - Хорошо, спроси, Ваня.

- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? - Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.

- То есть? - опешил тот.

- Нет, нет, не "то есть", а почему? - заинтересовалась Несмеяна. - И почему ты это скрывал?

- Это уже любопытно, - заинтересовались и другие. - Лишнее ребро? Это же из ряда вон!.. - Так вот вся мудрость-то откуда!

- Ой, как интересно-о!

- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста!

Молодые люди стали окружать старичка.

- Ну, ну, ну, - испугался старичок, - зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?

Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны - Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.

- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?

- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!

- Прекратите! - закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. - Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!

- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, - вовсю шуровал один здоровенный парень. - У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...

С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.

- Это безобразие! - кричал он. - Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства - все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!

Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.

- А это... разве не отклонение?

- Руки прочь! - завопил старичок. - Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...

В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.

- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?

- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..

- Дайте ему сказать.

- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. - И тут старичок пукнул, так это - по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.

А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! - взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими - хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.

- Вы пока тут занимайтесь, - сказал он, - а мне пора отправляться.

- Зачем же ты всю-то... печать-то? - жалко спросил Мудрец. - Давай, я тебе справку выдам.

- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. - Иван пошел к двери. - Прощайте.

- Это вероломство, Иван, - сказал Мудрец. - Насилие.

- Ничего подобного. - Иван тоже стал в позу. - Насилие - это когда по зубам бьют.

- Я ведь наложу резолюцию! - заявил Мудрец с угрозой. - Наложу ведь - запляшете!

- Слабо, батя! - крикнули из компании молодых.

- Клади!

- Возлюбленный мой! - заломила руки в мольбе Несмеяна. - Наложи! Колыхни атмосферу!

- Решение! - торжественно объявил Мудрец. - Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем - смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.

* * *

И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется - приплясывают.

Песенка чертей.

Аллилуйя - вот,
Три-четыре - вот,
Шуры-муры. Шуры-муры,
Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!

Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ -
Политуру. Политуру.
Аллилуйя - а! Аллилуйя - а!

Наше - вам
С кистенем
Под забором,
Под плетнем -
Покультурим.
Покультурим.
Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!

Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник - черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.

Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько - в основном пожилые - сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван - постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.

- Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?

Черт-стражник снисходительно улыбался.

- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!

- Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому праву? Как ты здесь оказался?

- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!

Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой. - Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.

- Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!

- И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то я тебя быстро определю - там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!

- Агафангел! - позвали монаха. - Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.

Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная...

Черт-стражник захихикал ему в спину.

- Агафангел... - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж скорей - "Агавинус". Или просто - "Вермут".

- Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван, подсаживаясь к монахам. - Выгнали?

- Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.

- Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.

- Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.

- Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!

- Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь - вишь, сила какая! - Это нам за грехи наши.

- За грехи, за грехи... Надо терпеть.

- Будем терпеть.

Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:

- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.

- Ну, ну, ну, - стали его успокаивать. - Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?

- Эх-х!.. - сокрушался Иван. И даже заплакал. - Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..

- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.

Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.

- Мужички, - сказал он, - есть халтура! Кто хочет заработать?

- Ну? А чего такое? - зашевелились монахи. - Чего надо-то?

- У вас там портреты висят... в несколько рядов...

- Иконы.

- А?

- Святые наши, какие портреты?

- Их надо переписать: они устарели.

Монахи опешили.

- И кого же заместо их писать? - тихо спросил самый старый монах.

- Нас.

Теперь уж все смолкли. И долго молчали.

- Гром небесный, - сказал старик монах. - Вот она, кара-то.

- Ну? - торопил Изящный черт. - Есть мастера? Заплатим прилично... Все равно ведь без дела сидите.

- Бей их! - закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.

- Какие вы все же... грубые, - сказал им Изящный черт из-за частокола. - Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. - И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику - черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь.

* * *

Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал - так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.

- Ну, сходил? - спросил он.

- Сходил, - откликнулся Иван. - Лучше бы не ходил...

- Что? Не дали справку?

Иван только рукой махнул, не стал говорить - больно было говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.

- Эти... - сказал он. - Все пляшут?

- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!

- Ох, мать честная! - изумился Медведь. - Прошли?

- Прошли.

- Ну, все, - сказал Медведь обреченно, - надо уходить. Я так и знал, что пройдут.

Они помолчали.

- Слушай, - заговорил Медведь, - ты там ближе к городу... Какие условия в цирке?

- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?

- Шут его знает. Хочешь в цирк?

- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь - пойдешь. Куда больше?

- Да... - вздохнул Иван. - Дела.

- Сильно безобразничают? - спросил Медведь, закуривая. - Эти-то?

- А что же... смотреть, что ли, будут!

- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. - Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. - Еще откажут вот... в цирке-то - собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал - с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

- Там надо на задних лапах ходить, - сказал Иван.

- Зачем? - не понял Медведь.

- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает...

- Да какой интерес-то?

- Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал.

- Ну и ну, - сказал.

- У тебя семья-то есть? - поинтересовался Иван

- Где!.. - горько, с отчаянием воскликнул Михайло Иваныч. - Разогнал. Напился, начал буянить-то - они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. - Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: - Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

- Зачем же монастырь-то?

- Они же там!

- Нет, Михайло Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.

Михайло Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

- Ты не пьешь? - спросил.

- Нет.

- Зря, - зло сказал Михаило Иваныч.. - Легче становится. Хошь, научу?

- Нет, - решительно сказал Иван. - Я пробовал - она горькая.

- Кто?

- Водка-то.

Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.

- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?

- Нет. - Иван поднялся с лесины. - Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.

- Прощай, - сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны.

* * *

И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал - зовут:

- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?

Оглянулся Иван - никого.

- Да здесь я, - опять голос, - в сортире!

Видит Иван-сортир, а на двери - замок пудовый. А голос-то - оттуда, из сортира.

- Кто там? - спросил Иван.

- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?

- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?

- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.

Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.

- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...

- Это Горыныч тебя туда законопатил?

- Горыныч... Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад.

- За что он тебя? - спросил Иван.

- Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает - на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.

Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.

- Слушай, - сказала она, - хочешь стать моим любовником? А?

Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше - и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так - признак.

- Я что-то не понял... - замялся Иван. - Как-то это до меня... не совсем... не того...

- Ванька, смотри! - раздался вдруг голос Ильи Муромца. - Смотри, Ванька!

- Начинается! - поморщился Иван. - Заванькал.

- Что начинается? - не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено. - Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.

- Да нет, - сказал Иван, - зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...

- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет - нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.

- А Баба-Яга - то?

- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.

- Пошли, - решился Иван. - У меня полчаса есть еще. Побалуемся.

Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.

- Устал, - сказал он. - Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...

- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?

- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то - к свету.

- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то - по-сытней.

Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.

- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня - как ты умеешь? - И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.

- О-о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!

- Кто не умеет? - взвился Иван соколом. - Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?

- Держу? Ну?..

- Отпускай-ай, - заорал Иван.

- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, - сказала дочь Бабы-Яги. - Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?

- Чего же не сделать? - вовсю раздухарился Иван. - Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!

- Я уже пеленать умею, - похвасталась дочь Бабы-Яги. - Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.

Иван засмеялся:

- Ну, ну...

- Счас увидишь. - Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. - Ложись.

- Зачем я-то?

- Я тебя спеленаю. Ложись.

Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.

- Холёсенький мой, - приговаривала она, - маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..

- У-а-а, у-а-а, - поплакал Иван. - Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..

Дочь Бабы-Яги засмеялась:

- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.

Иван улыбнулся "мамочке".

- Во-от... - Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.

- Утютюсеньки, - ласково сказал Горыныч. - Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись, ну-ка?

- Мне не смешно, - скачал Иван.

- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?

- По-моему, да, - признался Иван.

- Мамочка! - позвал Горыныч. - Иди, сыночек обкакался.

Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.

- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные. - Горыныч улыбался всеми тремя головами. - Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! - Горыныч перестал улыбаться. - С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! - загремел он хором. - Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!

- Горыныч, - почти безнадежно сказал Иван, - а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! - Иван от страха, что ли, - стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. - Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то, - глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба, будешь тогда...

Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:

- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.

Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.

- Возлюбленный мои, - заговорила она, - только пойми меня пра- вильно: я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках.

- Вот твари-то! - изумился Иван. - Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!

И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.

- Доигрался, сукин сын?! - закричал он на Ивана. - Допрыгался?! Спеленали!

Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...

- Эт-то что еще такое? - зашипел он.

- Пошли на полянку, - сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку. - Там будет способней биться. - Он опять посмотрел на Ивана,.. Укоризненно сморщился. - Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?

- Оплошал, Атаман.. - Ивану совестно было глядеть на донца. - Маху дал.. Выручи, ради Христа.

- Не горюй, - молвил казак. - Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!..

- Какой у меня завтрак сегодня! - воскликнул Горыныч. - Из трех блюд. Пошли.

И они пошли биться. Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.

- А чего это он про три блюда сказал? - спросила дочь Бабы-Яги, - Он что, не поверил мне?

Иван молчал. Слушал звуки битвы.

- Не поверил, - решила дочь Бабы-Яги. - Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.

Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.

- А казак-то!.. - льстиво воскликнула она. - Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?

Иван молчал.

- Я за казака, - продолжала женщина. - А ты за кого?

- О-о, - застонал Иван. - Помру. От разрыва сердца.

- Что, плохо? - участливо спросила женщина. - Давай я распеленаю тебя. - И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась. - Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.

- Убей меня! - взмолился Иван. - Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.

- Подождем, подождем, - трезво молвила женщина. - Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.

В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.

- Здоровый бугай, - сказал он. - Насилу одолел. А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?

- Тю, тю, тю, - замахала руками дочь Бабы-Яги. - О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!

- А то я не знаю вас! - Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: - Что же тут было?

- Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый - так и обжигает!.. - И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.

- Прямо огонек! Атаман удивленно посмотрел на Ивана. - Иван...

- Слушай ее больше! - воскликнул Иван горько. - И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота - и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!

- Но какой он ни боевитый, - продолжала женщина, словно не слыша Ивана, - а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.

- А что, тебе так глянутся боевитые? - игриво спросил Атаман, И поправил ус.

- Брось! - сказал Иван. - Пропадем. Не слушай ее, змею.

- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем.

- Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.

- Ты иди, - велел Атаман, - а я тебя догоню. Мы тут маленько...

- Нет, - твердо сказал Иван. - С места без тебя не тронусь. Что нам Илья скажет?

- Мх-х, - огорчился казак. - Ну, ладно. Ладно... Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь... усы на усы! - Атаман громко засмеялся. - Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье - он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?

- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.

Иван с Атаманом ушли. А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.

- Ну, и кто же я теперь? - спросила она сама себя. И сама же себе ответила: - Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.

* * *

В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.

- Слава богу, живы - здоровы.

- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..

- Ванюша! - позвала Бедная Лиза. - А, Ванюша!

- Погоди, девка, не егози, - остановил ее Илья, - дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?

- Целую печать добыл - вот она.

И Иван отдал печать. Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать... Потом спросил всех:

- Ну, так... А чего с ней делать?

Этого никто не знал.

- И зачем было посылать человека в такую даль? - еще спросил Илья. И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:

- Как это ты говоришь, дядя Илья...

- Как я говорю? - жестко перебил ее Муромец. - Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот - печать... Что дальше?

Этого и Бедная Лиза не знала.

- Садись, Ванька, на место и сиди, - велел Илья. - А то скоро петухи грянут.

- Нам бы не сидеть, Илья! - вдруг чего-то вскипел Иван. - Не рассиживаться бы нам!..

- А чего же? - удивился Илья. - Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? - Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана. - Эка... какой пришел.

- Какой? - все не унимался Иван. - Такой и пришел - кругом виноватый. Посиди тут!..

- Вот и посиди и подумай, - спокойно молвил Илья.

- А пошли на Волгу! - вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. - Чего сидеть?! Сарынь!..

Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли.

- Шапка-то! - вскрикнул Атаман. - Шапку оставил на полу.

- Тихо! - приказал Илья. - Не трогаться! Потом подберем... Счас нельзя.

В это время скрежетнул ключ в дверном замке... Вошла тетя Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.

- Шапка какая-то... - увидела она. И подняла шапку. - Что за шапка?! Чудная какая-то. - Она посмотрела на полки с книгами. - Чья же это?

Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой - конец.